Как бы то ни было, он провел в этом городе слишком много времени. А ведь ему казалось, что он не намерен, что бы ни случилось, вмешиваться в ход событий. Он вдруг рассердился на себя за неуместное проявление чувств, за свою слабость. Ему захотелось оказаться дома. Слишком долго он находился вдали от Тех, Кого Следует Оберегать.

А сейчас ему нравилось наблюдать за оживленным потоком людей, за несущимися плотной вереницей по мостовой сияющими автомобилями. Его не раздражал даже полный ядовитых паров воздух большого города. Он был ничуть не отвратительнее, чем воздух древних Афин, Антиохии или Рима, где повсюду, куда ни взгляни, лежали кучи отбросов и все вокруг было пропитано мерзким запахом голода и болезней. Нет, ему все-таки очень нравились чистенькие города Калифорнии с их выкрашенными в пастельные тона домами. Он готов был вечно бродить среди их ясноглазых и вечно куда-то спешащих обитателей.

Однако ему пора возвращаться домой. Концерт состоится уже совсем скоро, и тогда, если он захочет, он сможет встретиться с Лестатом… Как это чудесно – не знать в точности, что станешь делать в ближайшее время, не быть более осведомленным, чем те, остальные, которые даже не верят в то, что ты существуешь на самом деле!

Он пересек Кастро-стрит и быстрым шагом двинулся по широкому тротуару Маркет-стрит. Ветер стих, и воздух стал, можно сказать, теплым. Он еще ускорил шаги и даже стал насвистывать что-то себе под нос, как это делал Луи. На душе у него было хорошо. Он чувствовал себя человеком. Перед дверью магазина, в котором продавались телевизоры и радиотехника, он остановился. Со всех экранов – больших и маленьких – на него смотрело лицо Лестата.

Звук был приглушен, он прятался где-то внутри приборов. Немое изображение, представление, состоявшее только из жестов и движений, вызвало у него улыбку. Надо будет, конечно, постараться купить все, что нужно, и послушать. Однако разве не удовольствие сама по себе возможность видеть все эти ужимки принца Проклятых, наблюдать, как он кривляется и дергается в лишенном милосердия безмолвии?

Камера отъехала назад, и фигура Лестата, играющего на скрипке и словно бы стоящего в пустоте, стала видна в полный рост. Время от времени вокруг него смыкалась полная звезд тьма. И вдруг, словно вход в святилище Тех, Кого Следует Оберегать, распахнулись створки дверей – да, это было именно так! И взору зрителей предстали Акаша и Энкил, точнее, загримированные под них актеры – пара египтян с белоснежной кожей, длинными черными шелковистыми волосами и множеством сверкающих драгоценных украшений.

Ну конечно! Почему он сам не подумал о том, что Лестат представит все именно таким образом – зрелище было поистине завораживающим. Он подался вперед и прислушался. До него донесся голос Лестата, и он смог разобрать слова:

Скрипач закрыл глаза и полностью отдался во власть музыки. И в этот момент Акаша медленно поднялась со своего трона. Скрипка выпала из рук Лестата. Словно в замедленном танце, она вскинула руки и обняла Лестата, потом привлекла его к себе и склонилась над ним, чтобы напиться его крови, одновременно прижимая его зубы к своей шее.

Все это выглядело намного лучше, чем он мог себе вообразить, – умно и с большим искусством. Теперь ожила фигура Энкила – он пробудился от сна, и движения его напоминали движения механической куклы. Он вышел вперед, чтобы вернуть свою царицу, и отшвырнул Лестата так, что тот рухнул на пол. На этом фильм закончился. Спасение Лестата Мариусом в него не вошло.

– Что ж, стало быть, мне не суждено стать телевизионной знаменитостью, – тихо прошептал он и едва заметно улыбнулся. Он направился к входу в полутемный магазин.

Молодая девушка ждала его возле двери, чтобы впустить внутрь. В руках у нее была черная пластмассовая видеокассета.

– Здесь все двенадцать, – сказала она. У девушки были гладкая темная кожа и большие карие глаза с поволокой. В серебряном браслете на ее запястье играли блики света. Он не мог отвести от нее взгляд. Она с благодарностью взяла деньги и даже не пересчитала их. – Они гоняли их не меньше чем по дюжине каналов, и мне удалось записать все. Я закончила только вчера днем.

– Вы прекрасно справились с работой, – ответил он, – и я вам очень благодарен. – С этими словами он вытащил еще пачку банкнот.

– Пустяки, – сказала она, явно не желая брать с него дополнительную плату.

«Ты должна их взять».

Пожав плечами, девушка взяла деньги и положила в карман.

«Пустяки» – ему очень нравились эти красноречивые и меткие современные словечки. Ему нравилось, как всколыхнулась ее упругая грудь, когда она пожимала плечами, как слегка качнулись ее бедра под одеждой из какой-то грубой хлопчатобумажной ткани, в которой она казалась еще более изящной и хрупкой. Она напоминала ему распустившийся цветок. Когда девушка открыла перед ним дверь, он не удержался и прикоснулся рукой к мягкой гриве ее каштановых волос. Даже и помыслить нельзя о том, чтобы напиться крови того, кто оказал тебе услугу, существа столь невинного, как эта девушка. Нет, он не сделает этого! И тем не менее он повернул ее к себе лицом, и рука его скользнула вверх по волосам, а затянутые в перчатки пальцы обхватили ее голову сзади.

– Всего лишь один поцелуй, прелесть моя.

Глаза ее закрылись, а его зубы мгновенно пронзили артерию, и он почувствовал на языке вкус ее крови. Всего лишь только вкус. Мгновенная жаркая вспышка, только на секунду обжегшая его сердце. Он тут же слегка отстранился и теперь уже только губами прижался к ее нежной шее. Он чувствовал, как пульсирует кровь в ее венах. Жажда испить ее в полной мере была столь велика, что он с трудом сдержался. Грех и его искупление… Он отпустил девушку. Потом погладил ее шелковистые тугие локоны и пристально взглянул в ее затуманенные глаза.

«Забудь об этом».

– До свидания, – с улыбкой произнес он уже вслух.

Он долго стоял неподвижно на одной из пустынных боковых улочек. Жестокая неутоленная жажда постепенно перестала его мучить. Он перевел взгляд на картонную коробку видеокассеты.

«Они гоняли их не меньше чем по дюжине каналов, и мне удалось записать все». Если это так, то его подопечные, конечно же, уже видели Лестата на огромном экране, который он установил перед ними в их святилище. Прошло довольно много времени, с тех пор как он водрузил на склоне горы над крышей спутниковую антенну, чтобы дать им возможность смотреть передачи со всего мира. Небольшое компьютерное устройство каждый час переключало каналы. Год за годом, неподвижные и бесстрастные, они взирали на красочные картинки и образы, мелькавшие перед их безжизненными глазами. Интересно, появлялись ли в их взглядах хоть малейшие искорки интереса, когда они видели Лестата или имитацию себя самих? Или когда слышали свои произнесенные, точнее пропетые, словно в гимнах, имена.

Что ж, это он, возможно, скоро выяснит. Он покажет им эту видеокассету. И он будет внимательно следить за выражением их гладких и блестящих лиц в надежде увидеть на них хоть что-нибудь, кроме бликов отраженного света.

«Ах, Мариус, ты никогда не впадаешь в отчаяние и не теряешь надежду! Со своими глупыми мечтами ты ничем не лучше Лестата!»

Домой он добрался только к полуночи.

Захлопнув стальную дверь и отгородившись таким образом от стеной валящего с неба снега, он какое-то время стоял неподвижно, давая возможность теплому воздуху окутать и согреть его. Буран, сквозь который ему пришлось пробираться, исцарапал его лицо и уши и даже истерзал закрытые перчатками пальцы рук. Поэтому царящее внутри тепло доставляло ему особенное наслаждение.

Вокруг было тихо, до него доносились только знакомый шум генераторов и едва слышный электронный пульс телевизора, стоявшего в святилище, расположенном на глубине многих сотен футов. Кажется, это поет Лестат? Да, так и есть, он различил последние слова еще одной его весьма печальной песни.